А сестра, как мел, вдруг запела вальс.
Голос дрогнул, закачался зыбко.
Улыбнулась всем: «Это я — для вас…»
А слеза катилась на улыбку.
Голос дрогнул, закачался зыбко.
Улыбнулась всем: «Это я — для вас…»
А слеза катилась на улыбку.
Уже в первый год Великой Отечественной в Тюмени, Ишиме, Ялуторовске, Заводоуковске, Голышманово планировалось развернуть около 30 госпиталей на 10 тысяч коек для раненых больных. Ранбольные — именно так называли медицинские работники бойцов, доставленных с фронта на излечение в Сибирь.
«Столько лет прошло, но забыть нельзя…»
Есть удивительная по своему эмоциональному воздействию песня о медсестре, которую со школьного выпускного бала «закружила вьюга фронтовая». Сколько бы раз ни слушала её, а на словах «И сказал солдат, что лежал без ног: «Мы с тобой, сестра, ещё станцуем», не могу сдержать слёзы. Изнутри, от сердца, приходит-пробивается осознание степени солдатского мужества, силы воли, выносливости. И степени милосердия, терпения, веры, надежды, что проявляли по отношению к раненым люди в белых халатах.
Как и вся страна, они тоже не были готовы к такому размаху молоха войны. Но уже на третий-четвертый день Великой Отечественной (это подтверждают архивные документы) в Тюмени «началась активная подготовка к развёртыванию эвакогоспиталей». Мобилизационный план первой очереди предусматривал в июне 1941-го появление на тюменской земле э/г №1498, №1499 и №1500. Каждый — на 200 коек.
И койки, и матрасы, и простыни, а главное — помещения, где всё это можно разместить, «нужно было где-то взять». Сибирякам свойственно отдавать самое лучшее. Под 1498-й госпиталь было переоборудовано здание по улице Семакова, 10, то самое, где ныне прописан административный корпус Тюменского госуниверситета, где есть Белый зал… №1499-й было решено разместить в помещении сельскохозяйственного института (ныне сельхозакадемии по улице Республики, 7), а №1500 прописался «в большом доме на горке» — в нынешней Тюменской архитектурно-строительной академии.
Знатоки Тюмени могут уличить меня в краеведческой неточности: в здании сельхозинститута с 10 июля 1941-го хранился «объект №1» — саркофаг с телом вождя революции, вывезенный из мавзолея в сопровождении академика-биохимика Бориса Ильича Збарского. Да, зданию, уже оборудованному под госпиталь, пришлось опять «переквалифицироваться». И академик Збарский не остался в долгу: Борис Ильич помог руководству объединившихся эвакогоспиталей №1499 и 1500 оснастить их лечебное учреждение лабораторным оборудованием.
Благодаря этой информации становится очевидной ещё одна проблема, над решением которой пришлось поломать голову заведующей Тюменским горздравотделом Марии Евгеньевне Поповой: где в кратчайший срок раздобыть оборудование, необходимое для оснащения эвакогоспиталей? Условия задачи значительно усложнились с открытием в Тюмени (уже в августе 1941-го) э/г «вторых очередей» — №2475 и №3318.
Глубокий тыл стал центром восстановления здоровья и сил бойцов, получивших ранения в особенно кровопролитных боях первых месяцев Великой Отечественной… Когда ещё не хватало вооружения, солдатской смекалки, как увернуться от пули противника. Когда казалось, что именно твоя отвага уже сегодня принесёт победу над врагом. И когда уже прозвучали призывно-горькие слова младшего политрука, героя-панфиловца Василия Георгиевича Клочкова: «Велика Россия, а отступать некуда, позади Москва».
Где-то Желейко плачет…
Это тоже строчка из песни. Только я заменила слово «жалейка» на Желейко. Подлинную историю появления на нашей земле эвакогоспиталей могла бы поведать Августа Ивановна Желейко, долгие годы возглавлявшая тюменский музей здравоохранения, руководившая клубом «Берегиня», что объединил женщин, проявивших себя в годы Великой Отечественной истинными сёстрами милосердия. На их счету и потом, в послевоенные годы, немало примеров сестринского отношения к старикам, ветеранам.
Не захотела разговаривать с «Тюменскими известиями» Августа Ивановна. И я тому… рада. Иначе пришлось бы рассказывать этой доброй и отзывчивой женщине про то, что уже нет музея, в котором лично я неоднократно черпала факты для материалов о подвигах тюменских медиков в годы войны. Экспозиции, согретые любовью Августы Ивановны, разрушил потоп… (Но только ли он?!) Уцелевшие экспонаты были переданы Тюменскому медицинскому колледжу. В дар. Так сказать, для сохранения преемственности поколений. Руководители подрастающих медицинских работников поспешили поделиться этим даром с фондом музейного комплекса (областным краеведческим музеем). Там сохранят. И уже, как мне сообщили, переписывают сданные документы, личные фото медицинских работников, экспонаты. Мой вопрос, станут ли они доступными для каждого желающего, как это было в музее здравоохранения на улице Котовского, 54, повис в воздухе. В музейном комплексе нет конкретного сотрудника, отвечающего за тему «Великая Отечественная война»…
Всё-таки как много зависит от людей, влюблённых в своё дело! Вспомнилось ещё одно имя музейного работника — Веры Николаевны Аксюты. В год 50-летия Победы она организовала в областном краеведческом музее (где во время Великой Отечественной размещался госпиталь №2475!) специальную экспозицию, где в числе других экспонатов было представлено и подлинное оборудование операционной госпиталя военных лет. Всё выглядело «так скромненько». В этих условиях тюменские хирурги совершали подвиги: Николай Васильевич Сушков, к примеру, извлёк осколок из сонной артерии раненого бойца. Сложность этой операции оценил профессор Ферсман из Новосибирска: «Только один из тысячи остаётся жить».
В тот же юбилейный год 50-летия Победы управляющий делами администрации Тюменской области Вячеслав Фёдорович Медведев организовал в Ишиме (где в военные годы прописались четыре госпиталя, в которых прошли лечение свыше трёх тысяч раненых) областной слёт медицинских сестёр времён Великой Отечественной — «Люди в белых халатах».
На том слёте неоднократно звучал уже упомянутый мной «Вальс фронтовой медсестры». Он сопровождал воспоминания: «Не хватало медикаментов, белья, перевязочных материалов. Бинты, разорванные на полоски простыни, по нескольку раз — до дыр отстирывали от крови, чтобы продлить их службу. А свою кровь сдавали. Ранбольным… Крутились как заведённые».
Медицинские сёстры, санитарочки и просто пришедшие с улицы — «помочь чем могу» — не только перебинтовывали бойцов, подмывали, кормили их с ложечки, помогали составить письмецо домой… Они отогревали бойцов своим душевным теплом. Кого-то утешали, кого-то вдохновляли, в кого-то вселяли веру: «И безногому (безрукому, ослепшему, изуродованному войной) дома тебе будут рады! Главное — ты живой!»
Откуда у 14-17-летних девчонок нашлась мудрость утверждать такое? Из личного опыта — ожидания с фронта отца, брата, любимого…
А сестра, как мел,
вдруг запела вальс.
Голос дрогнул,
закачался зыбко.
Улыбнулась всем:
«Это я — для вас…»
А слеза катилась на улыбку.
«Люди в белых халатах, низко вам поклониться хочу!»
Очень многих людей, далёких в предвоенные годы от медицины, война заставила переодеться в белые халаты. В 1936 году Екатерину Южанину пригласили работать в Упоровский райком комсомола. Оценили её прилежность — поручили заниматься делопроизводством.
— Мне, — говорит, — в то время по документам было еще 17 лет, а по возрасту уже 18.
— Как это?
— Так не успели советской власти передать из церкви мои документы о рождении. Сгорели они. Мама точно помнила, что родилась я аккурат в Михайлов день — 21 ноября 1918 года. Но местный фельдшер не послушал её: омолодил меня на год, месяц и 10 дней. В 1941-м я была не самой молоденькой среди тех, кого мобилизовали учиться на медсестёр.
Подготовительные месячные курсы были организованы при военкомате, проводились они в вечернее время и допоздна. В экстренном порядке мы обучались обрабатывать раны, выполнять назначения врача, делать перевязки и ухаживать за ранбольными. Между прочим, вот этот «последний пункт» был самым трудным. Ведь исполнение его требовало не только терпения… Ну ладно я — уже замужняя к тому времени женщина — буду обтирать-подмывать раненого. А девчушки, вчерашние семиклассницы, стеснялись делать это даже на макетах… А как стеснялись этих водных процедур сами бойцы! Нынешние-то молодые, — предполагает Екатерина Ивановна, — и глазом бы не моргнули, а тогда мерилом поведения была стыдливость.
После экстренных курсов, в августе 1941-го, Катю Южанину отправили в Тюмень. Распределили в эвакогоспиталь №2475, у которого было шесть отделений, разбросанных по разным зданиям — железнодорожной больницы и больницы на улице Даудельной, школы №21 по улице Орджоникидзе, в помещении, которое нынче занимает вендиспансер…
— Головное здание, — вспоминает Екатерина Ивановна, — находилось на пересечении улиц Республики и Первомайской. А рядом с ним, во флигельке, был наш штаб. Несколько лет назад, когда ещё ноги были послушными, ходила посмотреть на него. Изменился обликом… Вот отсюда, из этого штаба, мы прямиком направлялись на железнодорожный вокзал — встречать и разгружать эшелоны с ранеными. Надолго задерживать эшелоны не разрешалось. А шибко быстро работать не получалось: силёнки у нас, девчат, не хватало. Лежачих укладывали рядками в кузов машины-полуторки. Шофёру дяде Мише Ульянову приходилось делать по нескольку рейсов. В помощь санитарам и медсёстрам, встречающим эшелоны, была приставлена еще лошадка — уж такая доходяга… Но тянула лямку. И мы тянули. От вокзала и почти до конца улицы Первомайской — до пункта сортировки тащили носилки с тяжёленькими. А пораненные в руку, к примеру, добирались своим ходом. На сортировальном пункте всех вновь поступивших осматривал врач и в зависимости от ранения отправлял в то или иное отделение эвакогоспиталя.
Два месяца отработала медсестрой Екатерина Южанина. А затем её перевели в статисты госпиталя 2475: она занималась учётом поступивших больных, поправивших здоровье и тех, кого спасти не удалось. Умерших хоронили за Текутьевским кладбищем. На этом месте установлен памятник, горит Вечный огонь.
— Отписать родным про то, что их сын, муж, брат умер от ран, — вот главная трудность, — признаётся моя собеседница. — Всех было та-ак жал-ко! Молоденькие еще, пожить не успели, а у тех, что постарше, детки осиротели.
— Часто ли приходилось хоронить?
— Гораздо чаще врачи делали невозможное — возвращали с того света. В Тюмени трудились настоящие кудесники-хирурги: Михаил Григорьевич Панасюченко, Николай Васильевич Сушков, Павел Иванович Сазонов, Вера Владимировна Утробина. А еще — Флор Титович Кожанов, который вначале был начальником нашего эвакогоспиталя, а потом был командирован на фронт (с февраля 1942-го по декабрь 1945-го Флор Титович заведовал хирургическим отделением полевого госпиталя 70-й армии Второго Белорусского фронта. — Н.Т.).
Фамилии медсестёр и санитарочек эвакогоспиталя №2475 «для пущей памяти» записала в отдельную тетрадку Зоя Ивановна Казарина. Она влилась в милосердный коллектив в 1944-м. До этого времени, окончив курсы медсестер и курсы снайперов, трудилась в тюменском почтовом отделении №2. Ждала повестку из военкомата.
— Эти повестки, оказывается, приходили. Но моё руководство их скрывало: за моей спиной вело переговоры с военкоматом. Мол, работников не хватает. Правда, в те годы работу на почте можно было приравнять к службе на передовой. Разведала я про хитрость начальства и бегом, не уволившись с работы, направилась в ближайший эвакогоспиталь. Вот там и познакомилась с Александрой Владимировной Беспаловой, Марией Степановной Домотенко, Зоей Артемьевной Коноваловой, Варварой Анфимовной Казаковой, Натальей Владимировной Коловой, Фаиной Григорьевной Манетбаковой, Марией Леонидовной Феоктистовой, Ниной Андреевной Соколовой, Екатериной Ивановной Южаниной… Вот ведь были Зоечками, Машеньками, Вареньками — молодюсенькими! А теперь… В живых из этого состава остались только я да Екатерина Южанина.
Конечно, это далеко не весь младший медицинский персонал, что трудился в годы войны в эвакогоспитале. Зоя Ивановна перечислила лишь тех, с кем ей довелось отправиться в город Клинцы Брянской области — туда «аккурат в октябрьский праздник 1944 года» был передислоцирован эвакогоспиталь №2475.
— Из Тюмени, — рассказывает Зоя Ивановна, — мы везли оборудование, медикаменты, перевязочные материалы — всё своё. Ведь город был превращен в руины. От железнодорожного вокзала до разрушенного фашистами здания, в котором нам предстояло развернуть эвакогоспиталь, было километра три. А у нас — целый эшелон груза.
И опять всё повторилось, как в 1941-м. Грузы, что потяжелее, «адресовали» полуторке (она вместе с дядей Мишей Ульяновым тоже передислоцировалась). А в то, что полегче… впрягались наравне с лошадкой — той самой доходягой, которая умудрилась как-то выстоять. И до поздней ночи латали дыры здания — готовились к приёму раненых…
Более 5000 операций за годы войны сделано под руководством хирурга Павла Ивановича Сазонова. Почти половина из них — его личные.
"Тюменские известия"
«Столько лет прошло, но забыть нельзя…»
Есть удивительная по своему эмоциональному воздействию песня о медсестре, которую со школьного выпускного бала «закружила вьюга фронтовая». Сколько бы раз ни слушала её, а на словах «И сказал солдат, что лежал без ног: «Мы с тобой, сестра, ещё станцуем», не могу сдержать слёзы. Изнутри, от сердца, приходит-пробивается осознание степени солдатского мужества, силы воли, выносливости. И степени милосердия, терпения, веры, надежды, что проявляли по отношению к раненым люди в белых халатах.
Как и вся страна, они тоже не были готовы к такому размаху молоха войны. Но уже на третий-четвертый день Великой Отечественной (это подтверждают архивные документы) в Тюмени «началась активная подготовка к развёртыванию эвакогоспиталей». Мобилизационный план первой очереди предусматривал в июне 1941-го появление на тюменской земле э/г №1498, №1499 и №1500. Каждый — на 200 коек.
И койки, и матрасы, и простыни, а главное — помещения, где всё это можно разместить, «нужно было где-то взять». Сибирякам свойственно отдавать самое лучшее. Под 1498-й госпиталь было переоборудовано здание по улице Семакова, 10, то самое, где ныне прописан административный корпус Тюменского госуниверситета, где есть Белый зал… №1499-й было решено разместить в помещении сельскохозяйственного института (ныне сельхозакадемии по улице Республики, 7), а №1500 прописался «в большом доме на горке» — в нынешней Тюменской архитектурно-строительной академии.
Знатоки Тюмени могут уличить меня в краеведческой неточности: в здании сельхозинститута с 10 июля 1941-го хранился «объект №1» — саркофаг с телом вождя революции, вывезенный из мавзолея в сопровождении академика-биохимика Бориса Ильича Збарского. Да, зданию, уже оборудованному под госпиталь, пришлось опять «переквалифицироваться». И академик Збарский не остался в долгу: Борис Ильич помог руководству объединившихся эвакогоспиталей №1499 и 1500 оснастить их лечебное учреждение лабораторным оборудованием.
Благодаря этой информации становится очевидной ещё одна проблема, над решением которой пришлось поломать голову заведующей Тюменским горздравотделом Марии Евгеньевне Поповой: где в кратчайший срок раздобыть оборудование, необходимое для оснащения эвакогоспиталей? Условия задачи значительно усложнились с открытием в Тюмени (уже в августе 1941-го) э/г «вторых очередей» — №2475 и №3318.
Глубокий тыл стал центром восстановления здоровья и сил бойцов, получивших ранения в особенно кровопролитных боях первых месяцев Великой Отечественной… Когда ещё не хватало вооружения, солдатской смекалки, как увернуться от пули противника. Когда казалось, что именно твоя отвага уже сегодня принесёт победу над врагом. И когда уже прозвучали призывно-горькие слова младшего политрука, героя-панфиловца Василия Георгиевича Клочкова: «Велика Россия, а отступать некуда, позади Москва».
Где-то Желейко плачет…
Это тоже строчка из песни. Только я заменила слово «жалейка» на Желейко. Подлинную историю появления на нашей земле эвакогоспиталей могла бы поведать Августа Ивановна Желейко, долгие годы возглавлявшая тюменский музей здравоохранения, руководившая клубом «Берегиня», что объединил женщин, проявивших себя в годы Великой Отечественной истинными сёстрами милосердия. На их счету и потом, в послевоенные годы, немало примеров сестринского отношения к старикам, ветеранам.
Не захотела разговаривать с «Тюменскими известиями» Августа Ивановна. И я тому… рада. Иначе пришлось бы рассказывать этой доброй и отзывчивой женщине про то, что уже нет музея, в котором лично я неоднократно черпала факты для материалов о подвигах тюменских медиков в годы войны. Экспозиции, согретые любовью Августы Ивановны, разрушил потоп… (Но только ли он?!) Уцелевшие экспонаты были переданы Тюменскому медицинскому колледжу. В дар. Так сказать, для сохранения преемственности поколений. Руководители подрастающих медицинских работников поспешили поделиться этим даром с фондом музейного комплекса (областным краеведческим музеем). Там сохранят. И уже, как мне сообщили, переписывают сданные документы, личные фото медицинских работников, экспонаты. Мой вопрос, станут ли они доступными для каждого желающего, как это было в музее здравоохранения на улице Котовского, 54, повис в воздухе. В музейном комплексе нет конкретного сотрудника, отвечающего за тему «Великая Отечественная война»…
Всё-таки как много зависит от людей, влюблённых в своё дело! Вспомнилось ещё одно имя музейного работника — Веры Николаевны Аксюты. В год 50-летия Победы она организовала в областном краеведческом музее (где во время Великой Отечественной размещался госпиталь №2475!) специальную экспозицию, где в числе других экспонатов было представлено и подлинное оборудование операционной госпиталя военных лет. Всё выглядело «так скромненько». В этих условиях тюменские хирурги совершали подвиги: Николай Васильевич Сушков, к примеру, извлёк осколок из сонной артерии раненого бойца. Сложность этой операции оценил профессор Ферсман из Новосибирска: «Только один из тысячи остаётся жить».
В тот же юбилейный год 50-летия Победы управляющий делами администрации Тюменской области Вячеслав Фёдорович Медведев организовал в Ишиме (где в военные годы прописались четыре госпиталя, в которых прошли лечение свыше трёх тысяч раненых) областной слёт медицинских сестёр времён Великой Отечественной — «Люди в белых халатах».
На том слёте неоднократно звучал уже упомянутый мной «Вальс фронтовой медсестры». Он сопровождал воспоминания: «Не хватало медикаментов, белья, перевязочных материалов. Бинты, разорванные на полоски простыни, по нескольку раз — до дыр отстирывали от крови, чтобы продлить их службу. А свою кровь сдавали. Ранбольным… Крутились как заведённые».
Медицинские сёстры, санитарочки и просто пришедшие с улицы — «помочь чем могу» — не только перебинтовывали бойцов, подмывали, кормили их с ложечки, помогали составить письмецо домой… Они отогревали бойцов своим душевным теплом. Кого-то утешали, кого-то вдохновляли, в кого-то вселяли веру: «И безногому (безрукому, ослепшему, изуродованному войной) дома тебе будут рады! Главное — ты живой!»
Откуда у 14-17-летних девчонок нашлась мудрость утверждать такое? Из личного опыта — ожидания с фронта отца, брата, любимого…
А сестра, как мел,
вдруг запела вальс.
Голос дрогнул,
закачался зыбко.
Улыбнулась всем:
«Это я — для вас…»
А слеза катилась на улыбку.
«Люди в белых халатах, низко вам поклониться хочу!»
Очень многих людей, далёких в предвоенные годы от медицины, война заставила переодеться в белые халаты. В 1936 году Екатерину Южанину пригласили работать в Упоровский райком комсомола. Оценили её прилежность — поручили заниматься делопроизводством.
— Мне, — говорит, — в то время по документам было еще 17 лет, а по возрасту уже 18.
— Как это?
— Так не успели советской власти передать из церкви мои документы о рождении. Сгорели они. Мама точно помнила, что родилась я аккурат в Михайлов день — 21 ноября 1918 года. Но местный фельдшер не послушал её: омолодил меня на год, месяц и 10 дней. В 1941-м я была не самой молоденькой среди тех, кого мобилизовали учиться на медсестёр.
Подготовительные месячные курсы были организованы при военкомате, проводились они в вечернее время и допоздна. В экстренном порядке мы обучались обрабатывать раны, выполнять назначения врача, делать перевязки и ухаживать за ранбольными. Между прочим, вот этот «последний пункт» был самым трудным. Ведь исполнение его требовало не только терпения… Ну ладно я — уже замужняя к тому времени женщина — буду обтирать-подмывать раненого. А девчушки, вчерашние семиклассницы, стеснялись делать это даже на макетах… А как стеснялись этих водных процедур сами бойцы! Нынешние-то молодые, — предполагает Екатерина Ивановна, — и глазом бы не моргнули, а тогда мерилом поведения была стыдливость.
После экстренных курсов, в августе 1941-го, Катю Южанину отправили в Тюмень. Распределили в эвакогоспиталь №2475, у которого было шесть отделений, разбросанных по разным зданиям — железнодорожной больницы и больницы на улице Даудельной, школы №21 по улице Орджоникидзе, в помещении, которое нынче занимает вендиспансер…
— Головное здание, — вспоминает Екатерина Ивановна, — находилось на пересечении улиц Республики и Первомайской. А рядом с ним, во флигельке, был наш штаб. Несколько лет назад, когда ещё ноги были послушными, ходила посмотреть на него. Изменился обликом… Вот отсюда, из этого штаба, мы прямиком направлялись на железнодорожный вокзал — встречать и разгружать эшелоны с ранеными. Надолго задерживать эшелоны не разрешалось. А шибко быстро работать не получалось: силёнки у нас, девчат, не хватало. Лежачих укладывали рядками в кузов машины-полуторки. Шофёру дяде Мише Ульянову приходилось делать по нескольку рейсов. В помощь санитарам и медсёстрам, встречающим эшелоны, была приставлена еще лошадка — уж такая доходяга… Но тянула лямку. И мы тянули. От вокзала и почти до конца улицы Первомайской — до пункта сортировки тащили носилки с тяжёленькими. А пораненные в руку, к примеру, добирались своим ходом. На сортировальном пункте всех вновь поступивших осматривал врач и в зависимости от ранения отправлял в то или иное отделение эвакогоспиталя.
Два месяца отработала медсестрой Екатерина Южанина. А затем её перевели в статисты госпиталя 2475: она занималась учётом поступивших больных, поправивших здоровье и тех, кого спасти не удалось. Умерших хоронили за Текутьевским кладбищем. На этом месте установлен памятник, горит Вечный огонь.
— Отписать родным про то, что их сын, муж, брат умер от ран, — вот главная трудность, — признаётся моя собеседница. — Всех было та-ак жал-ко! Молоденькие еще, пожить не успели, а у тех, что постарше, детки осиротели.
— Часто ли приходилось хоронить?
— Гораздо чаще врачи делали невозможное — возвращали с того света. В Тюмени трудились настоящие кудесники-хирурги: Михаил Григорьевич Панасюченко, Николай Васильевич Сушков, Павел Иванович Сазонов, Вера Владимировна Утробина. А еще — Флор Титович Кожанов, который вначале был начальником нашего эвакогоспиталя, а потом был командирован на фронт (с февраля 1942-го по декабрь 1945-го Флор Титович заведовал хирургическим отделением полевого госпиталя 70-й армии Второго Белорусского фронта. — Н.Т.).
Фамилии медсестёр и санитарочек эвакогоспиталя №2475 «для пущей памяти» записала в отдельную тетрадку Зоя Ивановна Казарина. Она влилась в милосердный коллектив в 1944-м. До этого времени, окончив курсы медсестер и курсы снайперов, трудилась в тюменском почтовом отделении №2. Ждала повестку из военкомата.
— Эти повестки, оказывается, приходили. Но моё руководство их скрывало: за моей спиной вело переговоры с военкоматом. Мол, работников не хватает. Правда, в те годы работу на почте можно было приравнять к службе на передовой. Разведала я про хитрость начальства и бегом, не уволившись с работы, направилась в ближайший эвакогоспиталь. Вот там и познакомилась с Александрой Владимировной Беспаловой, Марией Степановной Домотенко, Зоей Артемьевной Коноваловой, Варварой Анфимовной Казаковой, Натальей Владимировной Коловой, Фаиной Григорьевной Манетбаковой, Марией Леонидовной Феоктистовой, Ниной Андреевной Соколовой, Екатериной Ивановной Южаниной… Вот ведь были Зоечками, Машеньками, Вареньками — молодюсенькими! А теперь… В живых из этого состава остались только я да Екатерина Южанина.
Конечно, это далеко не весь младший медицинский персонал, что трудился в годы войны в эвакогоспитале. Зоя Ивановна перечислила лишь тех, с кем ей довелось отправиться в город Клинцы Брянской области — туда «аккурат в октябрьский праздник 1944 года» был передислоцирован эвакогоспиталь №2475.
— Из Тюмени, — рассказывает Зоя Ивановна, — мы везли оборудование, медикаменты, перевязочные материалы — всё своё. Ведь город был превращен в руины. От железнодорожного вокзала до разрушенного фашистами здания, в котором нам предстояло развернуть эвакогоспиталь, было километра три. А у нас — целый эшелон груза.
И опять всё повторилось, как в 1941-м. Грузы, что потяжелее, «адресовали» полуторке (она вместе с дядей Мишей Ульяновым тоже передислоцировалась). А в то, что полегче… впрягались наравне с лошадкой — той самой доходягой, которая умудрилась как-то выстоять. И до поздней ночи латали дыры здания — готовились к приёму раненых…
Более 5000 операций за годы войны сделано под руководством хирурга Павла Ивановича Сазонова. Почти половина из них — его личные.
"Тюменские известия"
Фото из архива Е.И. Южаниной и З.И. Казариной.