Карабулатова Ирина: «Миротворчество – это понимание взаимосвязей разных культур»

Откуда взялся интерес именно к колыбельным?

Я сама носитель традиций, выросла на колыбельных, которые пели мне бабушка и мама. Когда у меня родились племянники, мы, занимаясь обычными домашними делами, пели вместе, раскладывая колыбельные на голоса. Когда я лежала в роддоме со вторым ребенком, постоянно напевала эти песни: было скучно, даже на улицу не выпускали. И ко мне вдруг стали обращаться соседки по палате с просьбой записать слова. Так возник интерес к этой теме: ведь когда живешь в традиции, воспринимаешь ее как нечто само собой разумеющееся, как саму жизнь. Я начала читать труды медиков, неонатологов, перинатальных педиатров, которые утверждали, что исполнение колыбельных способствует более быстрому набору веса и адаптации к новой среде у недоношенных детей. Нейролингвисты и психолингвисты утверждали, что под влиянием этих песен ребенок учится вычленять из общего звукового потока именно те звуки, которые характерны для данного этноса и региона. Я заинтересовалась темой и узнала, что у нас в этой области — лакуна. Как потом выяснилось потому, что в этнографические экспедиции в основном ездят мужчины, а область колыбельных песен — женская, сакральная. Мужчин туда не допускают.

Но и женщин пускают не всех?

Да. Доверие представителей коренных народностей надо заслужить. Преломить хлеб, что называется. С Марией Кузьминичной Волдиной из Ханты-Мансийска, известной фольклористкой, мы столько раз встречались на разных фестивалях, но когда я к ней пришла с просьбой о колыбельных, она сказала: «А у нас их нет!». Я говорю: «Мария Кузьминична, но ведь чисто утилитарно: женщины рожают детей, им надо их убаюкать. Значит, есть какие-то песни для этого». Привела пример некоторых колыбельных — украинских, казахских — из числа малоизвестных. Есть такие колыбельные — на грани фола, даже с нецензурной лексикой. Когда Мария Кузьминична увидела, что я такие нюансы знаю, сказала: «Ладно». Но все равно провела обряд: сожгла пух полярной перепелки, кусочек меха оленя, немного мха и посмотрела, как пойдет дым. Пошел он благоприятно. В Хантах мы сидели долго: у меня разрядились все телефоны, у диктофона память кончилась. Потом с окраины Ханты-Мансийска шли с одного конца города на другой, до отеля, пешком, в 56 градусов мороза — и это было очень органично тем песням, которые я услышала. Потом были знакомства с представителями других северных народов. Так я узнала, что у ханты, манси, ненцев эти песни до сих пор сохраняют сакральное значение. Рождается ребенок, и мама с бабушкой вдвоем сочиняют ему персональную песню, вписывают этого нового человечка в структуру семьи и рода, своей местности, своей земли. Ставят ему задачу, которую он должен выполнить в течение своей жизни. Поэтому эту песню нельзя рассказывать посторонним: считается, что чужой человек своей мыслеформой может изменить ход судьбы ребенка. Поэтому мне дали колыбельные людей, которые уже умерли. Именно эти песни становятся общественным достоянием. По традиции, колыбельная поется только матерью и бабушкой, потому что именно женщина — хранитель знаний о семье и роде. Мужчина осваивает пространство, а женщина — хранит и наполняет.

В 2008 году вы стали лауреатом Международной премии имени Николая Рериха «За сохранение культурных ценностей и миротворчество». Что вы вкладываете в понятие «миротворчество»?

Известный социолог Питирим Сорокин писал, что существует огромная дистанция между русскими Севера, поморами, и русскими Кубани, потому что и те и другие впитывают колорит коренных народов. Вы знаете, что у наших сибирских татар было обнаружено очень много арабских рукописей — свитков на телячьей коже с арабской вязью, потом — латиницей, кириллицей, на бумаге? Согласно истории, ислам принесли в Сибирь 355 шейхов, которые пришли из Аравии. Часть из них здесь похоронена. Места их захоронений называются «астана», что и означает «святое захоронение». Самая северная астана находится в районе Ханты-Мансийска. Есть одна в районе Оренбурга, несколько — в Омске и Новосибирске. Но основное число — на юге Тюменской области. Среди сибирских татар есть такая легенда: не сможет успокоиться арабский Восток до тех пор, пока кости последнего шейха, погребенного в Сибири, не вернутся на Родину. Между тем, казалось бы — где Тюмень, а где страны Магриба! Понимание взаимосвязей разных культур — это и есть миротворчество. Вероятно, это особенно важно понимать, если живешь в многонациональной области. У нас ситуация вообще уникальная: в силу определенных обстоятельств здесь когда-то осели представители множества национальностей. Например, кавказские народы осваивали тюменскую нефть одними из первых потому, что ехали из самых нефтяных районов — Баку и Грозного. Я всегда гордилась тем, что Тюменская область — это Советский Союз в миниатюре в плане многонациональности и толерантности.

Ваш следующий проект также связан с колыбельными?

Да. Сейчас я делаю два проекта в одном. Колыбельные мусульманских народов и отдельно — православной Руси: русские, украинские, белорусские, казачьи. Это важно, хотя, по большому счету, иудеи, христиане, мусульмане — люди одной великой книги, Библии. Но у всех несколько иное отношение к миру. И песни эти с одной стороны очень разные. У православных ребеночка «истинный Христос под окошко к нам принес», у ханты — душа ребенка спускается с неба, и когда дует сильный ветер, ханты говорят, что это души детей ищут, в какой чум им вселиться. Есть и много общего: неожиданно я обнаруживаю у сибирских татар и украинцев песни, разные по смыслу, но почти одинаковые по своей мелодии. Но самое главное сходство: где бы не была спета колыбельная, как бы не отличались ее слова, в итоге смысл один: я так благодарна Богу, или небесам, или земле за то, что ты родился, пришел в этот мир. Это кодирование, закрепленное на уровне слова и музыкального языка, на то, что у каждого из нас есть миссия на земле: нести свет, любовь и добро.

Текст: Наталья Фоминцева