Богомяков Владимир: «Я всегда относился к Тюмени как к неизбежности»

В чем смысл ваших так называемых «обыденных путешествий»? Новое восприятие привычного пространства?

В общем и целом — да. Еще Мартин Хайдеггер, немецкий философ, писал о значении родины для человека, о том, что мы должны изобрести себе родину, открыть ее в конкретной земле. А психогеографию как понятие изобрели французы. У нас были очень интересные поездки по югу области, самая дальняя — на Северный Урал. По окрестностям Тюмени мы путешествовали с кандидатом исторических наук Федором Корандеем и хорошим человеком по прозвищу Пистолеро. Иногда к нам присоединялся кандидат географических наук, московско-тобольский географ Сергей Рассказов. Разные были цели у поездок. Например, у Федора были старые гравюры, на которых была изображена местность в районе Туринска, мы ездили и смотрели, как все это выглядит сейчас. Потом описывали увиденное. У Федора записи получались более научные, у меня — более геопоэтические.

Открытия были?

Много. Нашли могилу Мирона Галанина, крупного деятеля и писателя-старообрядца. Обнаружили предмет паломничества староверов всего мира — Тарасив ключ. В источниках он называется «Тарасив колодчик», но когда мы местным так сказали, они посмотрели на нас, как на сумасшедших. В этом году в ТюмГУ открылась лаборатория исторической географии и региональной истории. Федор и Сергей — ее сотрудники. Так что теперь наши путешествия приобретут еще большую научность.

Путешествия по Тюмени проходили по той же схеме?

Да, схема одна — человек идет новым для него маршрутом, отличным от схемы «от дома до работы», неофициальными и не туристическими. И то, что он видит, открывается ему по-новому. От этого возникает радость первооткрывания, эмоциональная причастность. Ты сам идешь, смотришь, можешь остановиться. Это не экскурсия, когда тебе говорят, куда глаза повернуть. Экскурсия не связана с таким понятием, как любовь.

Вы наблюдали Тюмень на нескольких временных отрезках. Какова ее главная особенность?

Главная ее особенность в том, что она меняется — постоянно и коренным образом: Тюмень 60-х и Тюмень 70-х, например, — два абсолютно разных города. Поэтому Тюмень вроде как сущности не имеет. Тем не менее, из этой отсутствующей сущности все время что-то появляется, как в буддизме полнота возникает из пустоты. И я не видел в мире более эклектичного места, чем Тюмень. Вот в 80-е годы в здании Правительства области был обком. Приезжает какой-нибудь важный дядька, допустим, министр. Его встречают: машины, все торжественно. А проходишь 50 метров по Хохрякова — там деревня, старушки семечки щелкают и знать не знают про этого министра. А еще чуть в стороне — за школой № 25 —вообще край города и бараки, в которых жили такие угрюмые пролетарии. И все это существовало и до сих пор существует в параллельных реальностях.

Есть дорогие для вас места, которых уже нет на карте города?

Их много. В 60-х, когда я только в школу пошел, Тюмень была маленьким деревянным городком, от него уже почти ничего не осталось. Там, где сейчас магазин «Арсенал», на Ленина, в частном доме жил мой школьный друг Гриша. Всегда было чувство, что это место совершенно не простое. Мы один раз у него во дворе нашли ядро, отдали в музей и ждали, что нам скажут, откуда оно, из какого орудия стреляли. Но нам сказали только «спасибо». Знаковым местом было Текутьевское кладбище. Сейчас это центр города, а в 60-е мы ходили туда гулять с бабушкой, и сразу за этим кладбищем начиналась совершенно дикая природа, озерки с утками. Очень важной точкой был кинотеатр «Победа» на улице Масловский взвоз — там я посмотрел фильм «Генералы песчаных карьеров» уже в студенчестве. Деревня Княжево — я мимо нее сейчас из Метелево езжу на работу — в детстве казалась поселением на краю земли, в котором, наверняка, есть что-то интересное.

У детства топография другая — все кажется большим и далеким.

Да, хотя у меня ощущение, что с тех пор, как я стал себя осознавать, я очень мало изменился. Разве что стал больше знать. Но каких-то коренных изменений во мне не произошло, чувства и представления остались прежними.

Что за явление — геопоэзия?

Понятие «геопоэтика» изобрел французский писатель шотландского происхождения Кеннет Уайт, а в нашей стране это понятие ввел в оборот поэт и эссеист Игорь Сид. Он понимает геопоэзию как некое культурное самоопределение территории, которое происходит вне политических и административных контекстов.

В ваших стихах очень много чисто тюменского пространства, даже если оно не названо конкретно. Это — геопоэзия?

Да, некоторые стихи у меня очень топографические. Вот есть одно про дорогу на лосиную ферму, в сторону Тураева. Хотя, оно, конечно, не про конкретное место, а скорее о том, как ты куда-то едешь и едешь, и постепенно этим пространством наполняешься. Для меня вообще очень поэтичны названия деревень, списки, перечни. Я когда начинаю жж-френдам дарить что-то личное, то дарю города — мне нравится их перечислять. Вообще мой любимый предмет с детства — карта. Она мне нравилась, видимо, потому что у меня не было компьютера, и воображение развивалось. Мы с друзьями часами могли сидеть и рисовать какие-то планеты, страны, города, животных — вариант игры в «Цивилизацию». Слушая рассказы и читая книги, я мог смотреть на карту и мысленно передвигаться по ней. Мир вообще был другим. Собственно, эпоху, в которую мы живем, называют временем конца географии. Потому что география — это то, что постигается, когда мы разглядываем карту или плывем на корабле. И что теряется, когда летишь на самолете.

И все же — как вы относитесь к Тюмени?

В 70-80-е было модно Тюмень ругать. Сейчас, наоборот, ее хвалят и любят. У меня не было к ней нелюбви. Но и приступов гордости я не испытывал. К Тюмени у меня всегда было отношение, как к некой неизбежности. Я мог много раз куда-то уехать, но с самого начала было понятно, что мне надо здесь жить. Поэтому и в стихах Тюмень не предмет восхваления или воспевания. Она — место жизни.

Текст: Наталья Фоминцева. Фото из архива В.Богомякова.